***

Лина Сальникова
Ад - это другие
 
Убийство всегда гнусно, иногда оно необходимо, но всегда гнусно.
/Анри Барбюс/

I. На пыльном шоссе /огнестрельной ране/
с обеих, казалось, горит сторон
земля - оттого, что стремились равно
друг в друга прицельно всадить патрон:
одни - истребляя разбой ублюдков
во имя гуманности и добра,
другие - спасти свои шкуры: шутка ль -
обставить легавых и в этот раз?
Кровавая сходка, шальная бойня,
локальная бешеная война.
И, в две стороны разрядив обоймы,
возникла и ранила - тишина:
еще не была до такого тонкой, -
кривила свой рот и вставала в рост...
А кровь остывала в земле настолько,
насколько стихал этот жар сторон.

Шериф скажет: "Жаль, что убил девчонку,
но если б не мы их, - наоборот".

II. "Моя умница, бесшабашная детка, Бонни,
я пишу тебе с того света, ведь этот свет
пропускает сквозь решето нас, ведет на бойню:
черта с два ему важно, что в этой вот голове
есть и темные мысли, не спорю, но светлых - больше. -
Только я не желаю тащиться на поводу!
Моя девочка, я еще помню, как пахнет кожа,
твоя теплая кожа, когда ты заходишь в душ...
Я сейчас ощущаю такую глухую злобу
к недостреленным гадам, что вряд ли найти слова! -
Если б время вернуть, если б мы были живы оба,
я хотел бы изощренно их убивать,
чтоб они захлебнулись кровью на этой трассе,
о пощаде молили, сдыхая за то, что мы
с их подачи гнием в земле, умерев напрасно -
и всей грязной их крови не хватит, чтоб это смыть!
Бонни, детка, я помню, какие у нас обои
в час, когда ты, к ним прислонясь, издавала стон.
Мне казалось, они истратили всю обойму.
Всю обойму на нас. /Впрочем, это сопливый вздор/ -
Мне казалось, все как по маслу, как так и надо -
из какой табакерки он прыгнул, легавый бес?..

На земле присягаешь на верность и в муках ада,
только аду, конечно же, все равно, хоть убей.
Хоть у б е й, понимаешь? Смеюсь. Я жалею, правда,
лишь о том, что не прикоснусь никогда к тебе. -
Мне плевать на подонков, убитых на автостраде. -
Мы с тобой знамениты, мы в каждой газете, бейб.

Очень жаль, что мы не услышим об этом здесь..."

III. "Я в бешенстве, Клайд! - Какая шальная сила
меня заставляет видеть все тот же сон:
сегодня, представь, мне в которую ночь приснилось,
как пуля легла поцелуем на твой висок,
а я будто чуяла, помнила будто, знала,
что это случится: могла и не сберегла.
Я слышала липкий запах, больничный, алый,
я шла, я срывалась на бег, я уже бежала
до этого
        осточертелого
                      мне
                          угла...
И не успевала. За смертью едва успеешь! -
Я злюсь, обессилев, на копов, себя, но злость
сменяет тоска по твоей загорелой шее,
по телу, что остывало, отдав тепло.
Я мстила бы за тебя до последней крови,
чтоб псы эти дохли за Клайда, но только я -
сама будто в каждом прошившем тебя патроне
и из-за м е н я твои раны теперь болят...
У нас будут дети: историй о смерти - сотни,
но наши - узна'ют по ропоту сквозь толпу.

Всегда, но /сегодня - особенно, Клайд/ сегодня -
Целую в отверстие каждой из этих пуль...

И, знаешь, тебя ни разу никто не отнял. -
В сто семьдесят ран нам друг к другу проложен путь.

Я вдруг поняла: нас помнят, но мы погибли -
наскучившим миром был раньше взведен курок,
чем мы в первый раз кому-то пустили кровь.
Я быстро иду, я сменяю на бег шаги и
опять на дороге вижу наш "Форд" - твой гроб.

Прости меня: ад - другие. Всегда - другие..."

IV. На пыльной дороге Луизианы
Сто семьдесят пуль прошивали мир.

За то, что однажды /в угаре пьяном/
шериф был застрелен двумя людьми;
За то, что у Бонни - от мира скука,
а прочее, в общем-то, нипочем;
За то, что кормился надеждой спуска
шальной от убийств спусковой крючок.
И, виртуозно владея пулей,
как творческой данностью говорить,
Клайд счастлив, что с Бонни их жизнь столкнула -
от счастья прикончен еще шериф,
спросивший у парочки документы...
И в сердце возмездие Хеймер, Фрэнк
готовит расчетливо: блюдо мести
должно быть холодным в такой игре.
Кровавая парочка дышит сладко,
им снятся не трупы, а шум дождя,
и Бонни легко обнимает Клайда -
убитых однажды не пощадят:
ни память, ни жалость к случайным ранам
не воскресят их, назвав людьми.

... На пыльной дороге Луизианы
Сто семьдесят пуль прошивали мир...